Член Совета при правительстве РФ по вопросам попечительства в соцсфере Анна Битова — об устройстве сирот в семьи и необходимости материальной помощи родителям.

В сентябре 2015 года правительство приняло революционное для нашей страны постановление, предусматривающее реформу детских сиротских учреждений. Документ был разработан и утвержден во многом благодаря усилиям Совета при правительстве Российской Федерации по вопросам попечительства в социальной сфере. В течение года совет, который возглавляет вице-премьер Ольга Голодец, следил за реализацией правительственного постановления на местах. О том, какие результаты уже достигнуты, что необходимо менять в действующей системе и как правильно готовить воспитанников интернатов к самостоятельной жизни, корреспонденту «Известий» Станиславу Петрову рассказала член совета Анна Битова.

— Постановление правительства № 481 «О деятельности организаций для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей, оставшихся без попечения родителей» вступило в действие 1 сентября 2015 года. Документ предполагает создание в детдомах условий, максимально приближенных к семейным. Что изменилось в детдомах за год?

— Главный прорыв этого постановления состоит в том, что государство наконец-то официально зафиксировало главное: сиротские учреждения являются временным местом проживания для детей. Семейное устройство — вот наша цель. Понятно, что нельзя всех и сразу устроить в семьи, поэтому и в самих домах ребенка, детских домах и детских домах-интернатах нужно создавать условия, приближенные к семейным. Это долгая работа, которая только недавно началась. И далеко не у всех чиновников и сотрудников таких учреждений сложилось понимание ее реализации.

Ведь система учреждений для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, создавалась еще в те времена, когда главное было детей помыть, накормить и одеть. Но сейчас перед нами другая задача: устроить детей в семьи или хотя бы приблизить к обычной жизни. Чтобы ребенок, например, учился в обычной школе, не внутри, а снаружи детского дома. Чтобы он общался с «родительскими» детьми, ходил в обычные кружки, секции, учился ориентироваться во внешнем мире.

— Получается, что главная проблема учреждений для детей-сирот в том, что они не готовят детей к самостоятельной жизни?

— Да. Для того чтобы ребенок вырос самостоятельным взрослым человеком, ему нужно получать образование. А у нас до этого года большинство воспитанников детских домов-интернатов (ДДИ, для детей с нарушениями умственного развития) практически не обучались. Например, в Москве еще в 2013 году дети из ДДИ не были включены в систему образования. Сейчас Москва, в том числе благодаря принятию постановления, вышла по обучению на 70–80% детей из бывших ДДИ. В других регионах происходят те же процессы.

Раньше воспитанников ДДИ в массовом порядке признавали необучаемыми. И это ставило крест на их дальнейшей жизни. Для таких детей после наступления совершеннолетия одна дорога: в психоневрологические интернаты (ПНИ), где они находятся всю оставшуюся жизнь.

​​​​​​​— Всегда ли возможно технически организовать обучение таких детей в обычных школах? Ведь школы могут находиться далеко от ДДИ, да и нужна особая программа.

— В домах-интернатах по всей России проживают 19 тыс. детей. Это в масштабах страны не такая огромная цифра, учитывая, что у нас более 14 млн школьников. У государства точно есть возможность поселить этих детей так, чтобы они могли ходить через дорогу в обычную школу. Смысл инклюзивного образования в том, что при совместном обучении обычные дети меняют свое отношение к сверстникам с инвалидностью. Последние, в свою очередь, приобретают друзей, круг общения.

Но нужно время, чтобы все это поняли. В регионах сейчас вот что происходит. Минобразования говорит: есть закон, мы готовы учить этих детей, но интернаты сами нам заявления не пишут. Интернаты отвечают: а как они пойдут, а кто их будет водить? В это и упирается всё. Для особенных детей прописывается индивидуальная программа, и в ней предусмотрено наличие сопровождающего. Но нет проблем, которые невозможно решить. Тем более что в мире и у нас в некоторых регионах уже найдены решения. Я, конечно, выступаю за то, чтобы дети ходили в обычные школы за пределами ДДИ, но, например, если учреждение находится где-то в глуши, где школ рядом нет, то педагоги сами могут приезжать туда и давать уроки. Так сделали, в частности, в Псковской области. Московская область, к сожалению, лицензировала свои интернаты на оказание образовательных услуг.

— А как быть с детьми, имеющими не умственные, а физические ограничения здоровья? Многие школы по-прежнему не приспособлены к их обучению.

— Есть очень тяжелые дети, которые пока в наших условиях не смогут учиться в обычной школе. Но если посмотреть международную практику — учатся даже на аппаратах искусственной вентиляции легких. В Германии я видела такую картину: ребенок на диализе катит за собой на тележке портативный аппарат и идет в школу. Ничего, учится как все. То же самое с колясочниками. У нас есть определенный процент школ приспособленных, в каждом городе такие есть. Научились же мы возить детей из отдаленных школ, почему бы не возить колясочников? Их, кстати, не так много у нас. Гораздо больше детей с умственной отсталостью, различными нарушениями поведения, с психическими нарушениями.

— С обучением всё более или менее понятно, а вот с созданием в детдомах условий, приближенных к семье, всё не так гладко. Почему?

— Давайте сразу определимся с понятиями. У нас сегодня есть дома ребенка, подведомственные Минздраву, там живут дети до 3–4 лет, детские дома системы образования, куда попадают дети без нарушений развития или с легкими нарушениями, и есть детские дома-интернаты, находящиеся в подчинении соцзащиты (Минтруда), для детей с нарушениями умственного развития.

Так вот учреждения для сирот системы образования в плане реализации реформы продвинулись лучше остальных. Значительно хуже ситуация в домах ребенка и ДДИ. Во многих регионах не поняли, что 481-е постановление относится и к ДДИ тоже. Это требует разъяснений.

Возможно, правильно, чтобы всё было в одних руках одного ведомства. В Москве, например, так и поступили, передав все учреждения в соцзащиту. Но проблема ведь не в том, какое ведомство что курирует, а в том, какие условия созданы внутри учреждений.

Так, например, в домах ребенка царит медицинская атмосфера. Там детей окружают тетеньки в медицинских халатах и много чего еще, что делает эти учреждения похожими на больницы. Дома ребенка всегда отличались хорошим уходом, но, с другой стороны, там нет ощущения дома. Не принято играть на полу или держать игрушки в кроватях. Спрашиваю, почему? Говорят: нестерильно, СанПиНы. А эти СанПиНы уже давно отменили и вступили в действие другие. Многие эксперты говорят, что такое вот «стерильное» содержание ребенка до 3–4 лет приводит к нарушению социализации. Сейчас же не прошлый век. Дети в 1–2 года ходят с родителями в рестораны, кафе, на выставки, в походы, путешествуют. А эти находятся в замкнутых условиях.

Парадоксов в системе множество. Вот лишь одна история. В семье умерла мама, остался один папа, которому надо работать, зарабатывать деньги, чтобы прокормить двоих маленьких детей. В итоге сидеть с детьми некому, и они оказываются в доме ребенка. Отец не отказался от них, навещает каждый день. Просит разрешить забрать на выходные — не дают. Говорят, что потом придется их держать в карантине 21 день. При этом тот же директор рассказывает, что малышей возят в цирк. Получается, в цирк можно, а к папе домой почему-то нельзя. Самое интересное, что нет никаких правил, которые запрещали бы этому директору отдавать детей на время родителю, не лишенному родительских прав. Дом ребенка в данном случае позиционирует себя как такое доброе учреждение, помогающее семье в трудной жизненной ситуации, но по факту получается не так. Мало того что эти дети осиротели, потеряли мать, так они еще и дом свой потеряли, причем надолго. Как и когда теперь отец их вернет?

— А дальше по сиротскому этапу в детский дом или ДДИ?

— Именно так. Когда ребенку исполняется 3–4 года, его переводят из дома ребенка, в зависимости от решения комиссии, либо в обычный детский дом, либо в детский дом-интернат. Это такой судьбоносный этап для ребенка.

Вообще эти переводы из учреждения в учреждение очень травмируют детей. Как и то, что вокруг них постоянно меняются взрослые. Ребенок только к кому-нибудь привыкнет, а его переводят или в другое учреждение, или в другую группу. Точно так же перебрасывают и сотрудников. Был случай в одном ДДИ, когда нянечка сблизилась с очень тяжелым ребенком, а потом ее внезапно поставили на другую группу. Это была трагедия, она плакала, пришлось просить руководство, объяснять, настаивать. Ребенок с тяжелой формой инвалидности, неходячий, ну кто ему еще поможет, если только она его по-настоящему любит?

Таких примеров масса. Вообще ненормально, когда вокруг ребенка крутится по 20 взрослых. Мы говорим о том, что должен быть кто-то один, близкий ребенку, своеобразная мама, которая будет рядом каждый день, а не сутки через трое. И ее точно не следует перебрасывать из группы в группу.

— Каким образом это можно реализовать на практике? Человек ведь не может жить на работе круглосуточно.

— А в обычных семьях мамы сидят с детьми круглосуточно? Нет, они днем на работе, но вечером всегда рядом. Так же и тут. «Мама» может приходить на несколько часов в день, но обязательно каждый день. У любого ребенка должен быть какой-то родной человек. По-хорошему, нужно закрыть все эти огромные казенные дома, а детей с воспитателями переселить в обычные квартиры.

В мире есть разные модели. Например, деревни SOS, где женщины работают мамами и постоянно находятся с детьми. За границей в таких учреждениях вообще работают семейные пары, то есть у детей есть и мама, и папа. Конечно, семейное устройство детей в приоритете: помощь кровной семье, опека, усыновление, приемная семья. Но если пока ребенка никуда не удается устроить, то надо создать условия, приближенные к семейным как по духу, так и по внешним признакам.

У нас, например, есть довольно странное правило, что персонал детдомов не может сесть за стол и есть вместе с детьми. Дети сидят, а над ними стоят взрослые. Хотелось бы другого подхода.

Но система, как я уже говорила, в нынешнем виде существует много лет, изменить ее в одночасье невозможно. Люди, которые работают в системе по 30–40 лет, не могут признать, что всю жизнь делали что-то неправильно. Им надо объяснять это деликатно, потому что реформа должна пройти именно в головах.

— У трети обитателей ДДИ есть биологические родители, и большинство из них не алкоголики и не наркоманы. Почему такие дети оказываются в интернатах?

— Причины разные. Кто-то испугался, кто-то физически не справился, кого-то уговорили отказаться от ребенка еще в роддоме. Но ситуация, к счастью, начала меняться в лучшую сторону. Например, в той же Псковской области раньше была школа-интернат для детей с инвалидностью, куда родители со всей области свозили своих детей. Потом постепенно родители начали понимать, что это их дети, и перестали сдавать их в интернат. Интернат стал пустеть, и тогда на его базе создали ресурсный центр для обучения педагогов обычных школ и родителей.

Сейчас из домов ребенка и интернатов забирают не только собственных детей. В некоторых регионах очереди из приемных родителей, и берут детей с синдромом Дауна. Но эта ноша не всем по плечу.

Вот почему мы выступаем за перераспределение государственного финансирования в пользу кровной семьи, чтобы у родителей были средства воспитывать детей дома. Ведь сегодня, например, в Москве содержание одного ребенка в ДДИ обходится бюджету в 130–150 тыс. рублей в месяц. Дай маме такие деньги, она не только своего ребенка заберет из интерната, а еще 1–2 детей! В других регионах цифры немного скромнее, но сопоставимы. В то же время если ребенок с инвалидностью воспитывается в семье, то государство платит ему пособие (в Москве около 25 тыс. рублей) и еще маме, если она не работает, — 5,5 тыс. Итого 30,5 тыс. рублей. Выжить на эти деньги вдвоем, учитывая дополнительные расходы, связанные с инвалидностью, нереально. Поэтому многим становится легче отдать ребенка в интернат. Это катастрофа. Потому что если в раннем детстве ребенок, которому и так тяжело, попадает в интернат, то его ведь потом не вернешь в общество. Это как с заключенными — обратно интегрировать трудно.

— То есть вы предлагаете платить по 130–150 тыс. рублей семье, воспитывающей ребенка-инвалида?

— Нет, речь идет о значительно меньших суммах. Достаточно добавить матери к пособию хотя бы 15 тыс. рублей, и мы увидим, что отдавать детей в интернаты будут реже. И увеличить пособие можно не всем подряд, а только тем, кто воспитывает дома «тяжелых» детей, кто не имеет возможности ухаживать и работать одновременно. У нас таких детей примерно 40% от общего числа детей с инвалидностью. Ведь есть дети, у которых, например, диабет или астма. Они не требуют круглосуточного ухода.

Стимулировать проживание детей с инвалидностью в семье выгодно для государства. Мы подсчитали, во сколько государству обходится содержание 19 тыс. детей в ДДИ. Только в Москве на эти цели тратится 260 млн рублей в месяц, а у нас 85 регионов в стране.

А теперь представьте, что практически все дети, живущие в домах-интернатах, в будущем попадут в психоневрологические интернаты, где будут жить всю оставшуюся жизнь на попечении государства. Это огромные бюджетные расходы. Мало того что ребенок, воспитывающийся в семье, обходится государству дешевле, так у него еще и больше шансов социализироваться, получить нормальную профессию, устроиться на работу и обеспечивать себя самостоятельно.